Культурными измерениями, предложенными Дж. Хофстедом, можно воспользоваться для разработки эффективной стратегии, предназначенной для координации деятельности людей из разных стран. Изучив данные обзоров о тех ценностях, которые разделяют служащие IBM, работающие более чем в 50 государствах, Хофстед пришел к выводу, что культурные ценности этих людей очень сильно различаются. Во многих странах сложные ситуации и проблемы, возникающие из-за ценностей этого рода, кажутся похожими, однако их восприятие и понимание и, как результат, последующие решения, принимаемые в каждом государстве, могут иметь особую специфику и в значительной степени отличаться от других вариантов реагирования. Модель Хофстеда помогает компании действовать более эффективно, если ей приходится иметь дело с представителями разных стран. В ходе исследования этот ученый выявил четыре культурных измерения, отражающие разные ценности людей:

1. дистанцирование власти;
2. индивидуализм / коллективизм;
3. маскулинность / феминность;
4. избежание неопределенности.

Однако после того, как дополнительно были учтены различия между западными и восточными странами, к указанному набору было добавлено пятое измерение:

1. долгосрочная / краткосрочная ориентация.

Знание различий, характерных для национальных культур, помогает лучше разобраться в особенностях поведения представителей разных стран. Понимание и признание этих различий - это первый шаг на пути к эффективному взаимодействию с другими в мультикультурной среде.

Когда следует применять модель

В настоящее время большинство из нас часто в ходе ведения бизнеса ежедневно общается с людьми, представителями других культур. Такая интернационализация жизни приводит к появлению большего числа международных клиентов, партнеров и поставщиков, а также к тому, что среди нанимаемых вами работников могут оказаться люди из многих стран мира. Такая тенденция усиливает риск непонимания особенностей культуры, что может приводить к тем или иным неудачам в бизнесе. Модель культурных измерений Хофстеда и оценка с ее помощью разных культур могут, с одной стороны, помочь ослабить возникающие трения, а с другой - заложить фундамент для установления хороших отношений с потенциальными клиентами и партнерами из других стран.

Как следует пользоваться моделью

Модель культурных измерений Хофстеда не показывает, как следует выстраивать отношения между людьми. Она лишь помогает лучше понять некоторые виды их поведения. В ней используются следующие параметры.

Индекс дистанцирования власти (power distance index, PDI). Он показывает степень неравноправности среди людей, которое население страны рассматривает как приемлемую. Если сравнить двух менеджеров по маркетингу, австрийца и малайца, работающих в своих компаниях на одном и том же иерархическом уровне, можно увидеть, что значения этого индекса у них будут заметно различаться. По сравнению с австрийцем (у которого низкий PDI) менеджер-малаец (с высоким PDI) вряд ли будет нести какую-то ответственность или получит серьезные властные полномочия. В малайской компании власть более централизована.

Индивидуализм (individualism, IDV). Это свойство (как и противопоставленный ему коллективизм) описывает отношения между отдельным человеком и коллективом, которые характерны для данной нации. Индивидуализм больше свойствен обществам, в которых связи между людьми являются свободными и где от каждого ожидают, что он сам позаботится о себе и о своих близких. Коллективизм же характерен для тех обществ, в которых люди объединяются в мощные и сохраняющиеся длительное время сплоченные группы. Такие объединения «своих» продолжают защищать их членов на протяжении всей их жизни, в ответ требуя от них беспрекословной верности. Например, в американских компаниях работники гораздо больше руководствуются собственными интересами и уделяют гораздо меньше внимания благополучию всей команды, чем их коллеги из азиатских компаний.

Маскулинность (masculinity, MAS). Это качество, противоположное феминности. Эти конструкты (базовые элементы модели) показывают различия гендерного характера. В мужских культурах доминирует уверенность в себе, в то время как в женских - достижение личных целей и забота по воспитанию других. Скажем, в Японии ценятся амбициозность, конкурентоспособность, умение зарабатывать, а вот в Швеции больше внимания уделяют отношениям с другими и качеству жизни.

Индекс избежания неопределенности (uncertainty avoidance index, UAI). Этот индекс показывает, в какой степени культура влияет на состояние тревоги, когда люди попадают в неоднозначно воспринимаемые ситуации. В культурах, члены которых стремятся избегать неопределенности, пытаются минимизировать вероятность возникновения подобных ситуаций, для чего в таких странах активно принимаются соответствующие законы и правила и осуществляются действия по повышению безопасности. Кроме того, для таких культур характерна долгосрочная занятость. В других странах, где люди охотнее идут на риск и с большей вероятностью сталкиваются с ним, UAI является низким.

Долгосрочная ориентация (long-term orientation, LTO), противопоставленная краткосрочной ориентации. В качестве примера ценностей, ассоциируемых с долгосрочной ориентацией, можно назвать бережливость и настойчивость, а с краткосрочной - уважение к традициям, выполнение общественных обязанностей и «сохранение лица». Азиатские страны, в частности Китай, Вьетнам и Япония, имеют высокие значения индекса LTO, а вот у западных стран, например у Австрии, Германии и Норвегии, они относительно невысокие.

Что обязательно следует делать

• Исходите из того, что действия и реакции людей из других стран могут совершенно отличаться от того, к чему вы привыкли.

Чего никогда не следует делать

• Не думайте, что культурные различия могут обязательно помешать эффективному общению друг с другом; в конце концов ведь даже \ два человека - граждане одной страны не похожи друг на друга.

Выводы

Модель культурных измерений Хофстеда полезна для понимания особенностей культуры, которые почти сразу же проявляются, когда компания начинает действовать на международной арене. Однако за последние несколько десятилетий различия между культурами стали менее значительными и поэтому менее видимыми, что объясняется их взаимопроникновением. Конечно, можно подвергнуть сомнению рейтинги некоторых стран, которые строятся в зависимости от того, все ли культурные группы представлены внутри страны или нет. В любом случае рейтинги по заданным измерениям могут различаться в зависимости от жителей конкретной страны. И наконец, надо учитывать и то, что не бывает двух полностью идентичных людей, и поэтому надо понимать, почему в этой области до сих пор случаются ошибки и недопонимания.

СООТНОШЕНИЕ ВЕРТИКАЛИ И ГОРИЗОНТАЛИ В КУЛЬТУРЕ В развитии культуры всегда присутствуют две неотделимые друг от друга составляющие: вертикаль и горизонталь. Вертикаль симво¬лизирует собой энергию движения вперед, творческий прорыв в неведомое, новое и неординарное, самобытное и оригинальное, 36 I о трое подчас не осознается таковым современниками и бывает непонятно в силу стереотипности, традиционализма мышления, I южившихся видовых предпочтений и оценочных норм. Развитие культуры в вертикальном измерении олицетворяет собой беско¬нечность, перспективы и авангардное начало. Пионеры-первопро-10 ты вызывают у общества неоднозначное отношение, их идеи и ийствия нередко отвергаются большинством во всех сферах ду¬ховной жизни. Один из египетских фараонов опередил свое время, высказав идею перехода к единобожию, но не получил широкой поддержки и понимания. Христос, проповедуя свое вероучение, был предан учеником и распят. Гениальные художники, за редким исключением, не оценивались современниками по достоинству, в i оответствии с их вкладом в духовную культуру. Драматизм твор¬ческих судеб впечатляет и поражает. Бах получил признание через 100 лет, представители отечественного художественного авангарда вначале тоже не были избалованы вниманием публики. Эти при¬меры из истории культуры, к сожалению, являются не исключе¬нием из правил, а скорее их подтверждением. Известна мысль Н. Бора, что отличающаяся бесспорной новиз¬ной идея проходит три этапа в процессе внедрения ее в обще-l | венное сознание: а) этого не может быть; б) возможно, в этом ЧТО-то есть; в) это бесспорно верно. Что такое горизонталь в развитии феноменов культуры? В три¬пе «отрицание — сомнение — утверждение» вертикаль начинает превращаться в горизонтальную плоскость в момент укоренения новой культурной формы в сознании массовой аудитории, т.е. на стадии ее полного принятия, когда культурная форма становится узнаваемой. В начале 1960-х годов творчество «Битлз» не было уз¬наваемым, но сегодня оно стало безусловно таковым. Соотношение вертикали и горизонтали в культуре — стороны двуединого процесса. Вертикаль — открытие новых форм культу¬ры, «езда в незнаемое», квинтэссенция творчески-продуктивного начала. Горизонталь — процесс постепенного освоения этого но¬вого, превращения его в достояние многих, узнаваемая форма культуры, основанная на продуцировании известного. Кроме изложенной трактовки соотношения вертикали и гори-юнтали в культуре, можно предложить еще одну, в которой вер¬тикаль символизирует процесс временного развертывания культу¬ры, ее исторический характер, принцип преемственности, пере¬ход предшествующих культурных форм или их элементов в новые культурные образования. Так, классическая античность стала образ¬цом для подражания в эпоху Возрождения, классицизма, а элемен¬ты культуры средневековья — в эпоху романтизма. Горизонталь в этом случае может осмысливаться как пространственное развитие культуры, синхронное сосуществование различных локальных и на¬циональных ее форм, их взаимодействие и взаимообогащение.

В русской культуре начала XX века сложились взаимоисключающие тенденции. Одна, демократическая, означала распространение некоего «культурного минимума» среди широких масс, тиражирование отдельно отобранных культурных ценностей. Другая, «элитарная», выражалась в развитии самой культуры, в создании новых ценностей. Эти две тенденции и составляли «горизонталь» и «вертикаль» русской культуры, о чем подробно и обстоятельно написал И. В. Кондаков:

«На каком-то этапе эти две тенденции не имели между собой точек соприкосновения: они были взаимопроницаемы и независимы друг от друга, они не вступали в полемику между собой и как бы не замечали присутствие друг друга в культуре – они двигали русскую культуру – каждая в своем направлении, что и приводило в конце концов к драматическому разрыву, расколу культуры – на две».

Среди яркой палитры имен художников и мыслителей русского культурного ренессанса, наиболее чутких к драматической проблеме сочетания, соединения в целом культуры ее «горизонтали» и «вертикали», И. В. Кондаков выделяет имя человека универсального, одного из теоретиков символизма Вячеслава Ивановича Иванова (1866-1949 гг.).

«Не будет преувеличением сказать, – отмечает Игорь Вадимович, – что в эти моменты универсальный гений Иванова прорывался к постижению сущностных глубин мирового и русского Духа, выявляя и формируя предельно обобщенные закономерности развития отечественной и мировой культуры в XX веке, сознавая задачи и смысл искусства в трагических испытаниях войн, революций и тоталитарных режимов, потрясавших “лютый век”, указывая на место и роль деятеля культуры, понимающего меру своей ответственности за творимый им мир, перед прошлыми и будущими поколениями».

«Горизонталью» культуры для Вяч. Иванова является «чистое искусство», эстетизм, о чем он излагает в экскурсе о секте и догмате, указывая на оторванность искусства от корней жизни «и ее глубинного сердца дает о себе знать в эпохи упадка, в эпохи поверхностного эстетизма». Единственным предметом всякого искусства по утверждению Вячеслава Иванова является Человек, «но не польза человека, а его тайна… человек, взятый по вертикали, в его свободном росте вглубь и ввысь».

Слово «человек» русский символист определяет с большой буквы, подчеркивая содержание всего искусства, и указывая на религию, которая всегда умещалась в большом и истинном искусстве, «ибо Бог на вертикали Человека». Полного отрицания горизонтального «измерения» в жизни и искусстве у Иванова нет, но он предчувствует неизбежность острой, драматической борьбы подлинного искусства.

В статье «Революция и народное самоопределение» (1917), указывая на напрасное притворство и непозволительное отчаяние в спасении отечества, поэт - символист, заявляет: «Мы, мнящие себя на высоте пространнейших кругозоров, должны положить почин покаянию всенародному… – прийти в разум истинный, исполниться смиренномудрием и мужеством, вспомнить прежнюю верность – не знаменам, не раз вылинявшим и не раз перекрашенным, но живой родине и народу - лицу, – не народу - понятию…». Покаяние – это признание роковой недооценки исторической «вертикали»:

«…Не мы ли носители и множители просвещения и свободы духа, издавна творили в России другую Россию и учили народ любить нашу и ненавидеть прежнюю с ее преданием и исторической памятью, религией и государственностью? Не мы ли стирали все старые письмена с души народной, чтобы на ее голой, пустой доске начертать свои новые уставы беспочвенного человекобожия? Нам было легко это дело, потому что мы воздействовали на варварскую стихию тех равнин,

Мы сеяли забвенье святынь, и вот – стоим перед всходами беспамятства столь глубокого, что само слово «родина» кажется нам многозначным и ничего не говорящим сердцу символом, чужим именем, пустым звуком. Слишком дорогую цену давали мы судьбе за срытие мрачных развалин старого строя, – и вот расплачиваемся за свободу ущербом независимости, за провозглашенные общественные правды – невозможностью осуществить свободу, за самоутверждение в отрыве от целого – разложением единства, за ложное просвещение – одичанием, за безверие – бессилием».

Согласно концепции И. В. Кондакова, русская культура рубежа веков лишь выявила свои «ренессансные» потенции, так и не развернув их до конца. «Русский культурный ренессанс» – это всего лишь метафора , но имеющая под собой основания теоретические, а не одни исторические аналогии.

У культуры можно выделить две ипостаси. Первая ипостась - это культура как горизонталь . Сюда входит обыденное, несколько редуцированное и размытое понимание культуры как некой монолитной сущности, культурного фонда, совокупности всех культурных произведений и достижений. Также сюда входит и более нюансированное понимание культуры как всепронизывающего «мы»-измерения, взятое из : везде, где есть субъект деятельности, этот субъект погружён в межсубъективные связи, называемые в интегральном подходе измерением, или сферой, культуры.

Любой человек рождается от взаимодействия мужчины и женщины (которые, в свою очередь, существуют в социуме людей и прочих живых существ) и в первые годы своей жизни не может выжить без заботы со стороны кормилицы или кормильцев. Из психологии объектных отношений известно, что первичная погружённость в межсубъективную матрицу со своей матерью и последующая постепенная дифференциация из неё влияют на всю жизнь кардинальным образом (неудачный опыт ранних лет может выразиться, например, в выработке хронической подозрительности к реальности и неспособности установить доверительные отношения, не говоря уже о вероятности более серьёзных психических расстройств). Погружённость как в локальные, так и в полевые взаимодействия со своей культурой и человечностью неизбежна.

Если мы существуем, пусть даже мы и достигли стадии зрелости автономного субъекта, наша автономия всегда находится в некоей общности - в сообществе, содружестве людей, живых существ; а трансперсональные исследователи утверждают - что и в диалоге с Духом.

Вторую ипостась, на которой я хотел бы остановиться, можно описать тезисом: культура - это вертикаль . Вертикаль времени и роста сознания. Когда мы рождаемся в мир и постепенно осознаём себя деятелями, погружёнными в культуру-в-целом (пусть края и горизонты этой культуры порою с трудом поддаются нашему восприятию), мы её интерпретируем исходя из своего уровня сознания, оперирующего той или иной .

Структуры сознания развиваются постадийно от менее сложных к более сложным, от меньшего сознания к большему сознанию, начинаясь с рефлекторных стадий жизни и сознания, развёртываясь в импульсивные и эгоцентрические стадии, далее разворачиваясь к этноцентрическому сознанию, подразумевающему исключительную идентификацию с определённой группой или нацией, которое затем превосходится в мироцентрическом сознании, где уже созревшая личность постепенно начинает себя чувствовать человеком - участником общемировых событий. В конечном счёте, если человек или группа людей продолжают своё развитие, перед ними открываются космоцентрические горизонты, когда они разотождествляются с антропоморфным самовосприятием и начинают сознавать себя проявлениями эволюции Космоса.

Каждая из структур сознания не только и не столько локализована в индивидуумах, сколько является совокупностью индивидуального и коллективного: иными словами, структура сознания формирует вместилище конкретного субъекта, однако сама она присутствует в культуре в виде зачастую незримой межсубъективной сети. Формирование структур сознания в индивидууме зависит от культурных привычек и морфических полей, которые являются всеобщим и всечеловеческим достоянием в своих глубинных свойствах, хотя поверхностные проявления структур сознания могут варьироваться в зависимости от культуры, языка, страны и т. д.

Живое сознающее существо не остров, оно всегда проявляется вовне как материальность и воплощённость и вплетено в социокультурные связи и фоны

Уилбер указывает на то, что структуры сознания не предзаданы, при этом он опирается на предложенное Чарльзом Сандерсом Пирсом видение законов природы как эволюционных привычек и развиваемое британским учёным Рупертом Шелдрейком понимание морфических полей. К этому видению Уилбер добавляет понимание тетраэволюции, то есть эволюции в четырёх квадрантах, а не только объективной эволюции формы. Четырьмя квадрантами являются «я», «мы», «оно» и «они» - субъективное, объективное, межсубъективное и межобъективное. Субъективное измерение - это моё сознание и моя психика (а также ваше сознание и ваша психика); объективное измерение - это поведение, внешне регистрируемые организм и мозг; межсубъективное измерение - собственно, измерение культуры и смысловых взаимодействий; межобъективное измерение - коммуникация между деятелями культуры, ухватываемая в понятиях теорий социальных систем и самоорганизационных процессов. Живое сознающее существо не остров, оно всегда проявляется вовне как материальность и воплощённость и вплетено в социокультурные связи и фоны.

Структуры сознания развёртывались во времени - они разворачивались с течением человеческой-и-космической эволюции. Когда появляется каждая новая структура сознания, будь то доличностная, личностная или надличностная (только применительно к человеческому диапазону эволюции различными учёными таковых выделено более дюжины), если она проходит эволюционный отбор и стабилизируется, то она всегда стабилизируется в виде, вероятно, не поддающихся строгой физической локализации морфогенетических полей, задающих на данном уровне сложности сознания-и-материи паттернизацию проявлений жизни во всех квадрантах.

Каждая более сложная структура сознания создаёт горизонтальное разветвление - некую площадку для самореализации сознания-во-взаимодействии в рамках данного уровня адаптации к космическим процессам

Таким образом, можно сказать, что каждая новая, более комплексная структура сознания с соответствующим ей уровнем сложности и глубины создаёт горизонтальное разветвление - некую площадку для самореализации сознания-во-взаимодействии в рамках данного уровня сложности и адаптации к космическим процессам. Если обратить свой взор на общество с позиции гипотетического метанаблюдателя (для чего, естественно, требуется активизировать способность к постформальному мышлению и визионерской логике), то всё общество-в-целом, всю культуру-в-целом можно увидеть как сложную, гибкую, динамическую, но всё же иерархическую систему различных порядков сознания, сложности взаимодействий и т. д. На каждом из уровней социокультурной иерархии имеется своя «площадка для игры» - каждый уровень сознания-и-бытия предоставляет платформу для реализации своих субъектов-в-действии-и-общности.

Однако по мере восхождения по лестнице развития (или погружения на всё большие глубины сознания) становится ясно, что более высокие уровни сложности бытия и мироосмысления созадействуются только в том случае, если индивидуальное сознание или группа индивидов имеет доступ к соответствующей совместно разделяемой структуре сознания. Если же человек не имеет соответствующей, скажем, когнитивной сложности, то есть он не стабилизировал свой резонанс с коллективной структурой сознания, открывающей то или иное миропространство, а находится на более раннем уровне развития, то ему эти более высокие рубежи человеческих смыслов и культуры попросту будут недоступны.

Именно поэтому я и выдвигаю тезис, что культура - это вертикаль, а не только горизонталь. Культура - это некое поле, развёртывающееся из многомерной совокупности полевых структур, связанных с морфогенезом, эволюционным образованием космических привычек и т. д. Поперечный срез любой культуры (например, российской культуры - как участницы мировой культуры и вселенской культуры) всегда будет открывать многоуровневое распределение смыслов, ценностей, способов производства, материальной обеспеченности и функциональной адаптированности. Богатство культуры как раз и определяется тем, насколько она способствует тому, чтобы индивид-в-сообществе имел возможность потенциально развиваться до вершинных пиков своей культуры - причём необязательно в принудительной форме (хотя некоторая принудительность необходима в смысле обязательного общего образования для поддержания, скажем, интегральной культуры, иначе повышается риск того, что люди в массовом порядке, без надлежащих вспомогательных структур, будут абортировать своё развитие на эгоцентрических стадиях).

Также понимание интегрального богатства культуры позволяет видеть, что не все живые существа, не все люди должны развиваться до определённого эталона; наоборот, горизонтальное измерение культуры должно обеспечивать людей достаточно комфортными средствами самореализации в рамках той стадии-структуры развития, с которой они отождествлены. Но при этом при малейшем желании субъекта двинуться дальше богатая и развитая культура предоставляет гибкую систему образования и психодуховного развития (где, как известно, важной составляющей является и религиозная система координат ), которая позволяет ему продолжить своё восхождение по длинной лестнице культуры и постепенно соприкоснуться со всем глубинным потенциалом как своей культуры, так и культур других стран и народов, так и общемировой культуры.

В нужный момент моя культура, если она интегральная, позаботится обо мне и поможет мне открыть не только экзистенциальные, но и надрациональные и надличностные, подлинно духовные и трансцендентные смыслы

Иными словами, родившись в мир, где я сначала учусь букварю и азам культуры, читая сказки, если моя культура действительно целостна и интегральна, я имею возможность не только наслаждаться конкретно-операционным миром, но и постепенно открывать формально-операционные и постформальные реалии; не только вовлекаться во взаимодействия с дорациональными сферами, но и реализовываться в личностном и рациональном измерении, при этом всегда ощущая, что в нужный момент моя культура позаботится обо мне и поможет мне открыть не только экзистенциальные, но и надрациональные и надличностные, подлинно духовные и трансцендентные смыслы (которые в противном случае в здоровой культуре могут присутствовать незримо в виде оберегающих потенциалов и аттракторных эволюционных точек). Я волен делать выбор, и количество степеней моих выборов постепенно повышается по мере того, как я развиваю всё большую структурную сложность и глубину своего сознания - если условия моей жизни и мои собственные склонности этому способствуют (а также нельзя отрицать и давление эволюционных факторов, требующих постепенно адаптироваться ко всё более сложным и хаотическим условиям жизненных реалий).

Культура как вертикаль даёт возможность человеку ощущать пространство культурного многообразия, постепенно углубляя и усложняя это ощущение, которое поначалу может включать мифоцентрические былины и сказания, а в своём пике включать понимание глубинных смыслов работ Ф. М. Достоевского, В. С. Соловьёва, Л. Н. Толстого, Н. А. Бердяева, А. Ф. Лосева, В. В. Налимова и т. д., а также тех сложных судьбинных траекторий, факторов отбора, порою довольно жестоких, которые действуют во всех квадрантах. В какой-то момент, вскарабкиваясь на новый уровень трансцендентальной горы мироосмысления, передо мною вдруг раскрываются скрытые раньше за горизонтом моего понимания смыслы - цветочная поляна глубины мироощущения, аромат которой вдохновляет меня воспарить над конвенциональным миром обыденности. При этом можно понять и признать ценность и обыденного мира, служащего необходимой поддержкой, базисным фундаментом для огромного и величественного, постоянно приумножающегося храма культуры, забраться на верхние этажи которой предстоит не каждому (попросту потому, что каждый имеет право устроить себе пикник на обочине эволюционного потока).

Гуманитарное знание и вызовы времени Коллектив авторов

Вертикальное и горизонтальное измерения текстологического пространства России

Текстуальная революция имеет свои горизонтальное и вертикальное измерения. Единый текст культуры – это осмысление рефлексий по поводу культуры и в то же время творческая потенция в самореализации культуры. В качестве самых объемных текстуальных оппозиций русской культуры предстают: «горизонтальная», становящаяся все более абстрактной оппозиция Восток – Запад и менее идеологизированная, исторически первичная внутри, культурная «вертикальная» оппозиция Север – Юг (с ее «северным» и «южным» текстами).

«”Парадигма” противостояния России “Западу” как целому, – отмечает Ю. Левада, – оформилась лишь в XIX веке, после наполеоновских войн, и обладает многими характеристиками позднего социального мифа… Образ “Запада” во всех его противостояниях (официально-идеологическом, рафинированно-интеллигентском или простонародном) – это прежде всего некое превратное, перевернутое отображение своего собственного существования (точнее, представления о себе, своем). В чужом, чуждом, запретном или вожделенном видят прежде всего или даже исключительно то, чего недостает или что не допущено у себя. Интерес к “Западу” в этих рамках – напуганный или завистливый, все равно – это интерес к себе, отражение собственных тревог или… надежд». Этот, по выражению Левады, «комплекс зеркала» объясняется многими критическими переломами и перипетиями русской истории и культуры.

Взаимодействие самых общих культурных текстов – северного и южного – осуществляется и в текстах иного уровня. Поморская культура как квинтэссенция северного текста возникла в результате колонизации пришлым русским населением северных территорий. Но это был особый тип колонизации, важнейшей стороной которой была «монастырская колонизация» преимущественно безжизненных и малонаселенных просторов, хотя известны и эпизоды этнических конфликтов.

«Русское население, пришедшее на Север с более южных территорий, не только создает новую систему жизнеобеспечения , более адекватную, чем их традиционная, в новой для него вмещающей среде, но и “строит” во взаимодействии с местным населением свою сакральную среду – среду своей собственной культуры, воспроизводя тем самым воплощенную в совокупности культовых сооружений духовную ее составляющую. Таким образом, природный ландшафт превращается в культурный ландшафт, который включает в себя как профанную, так и сакральную части. Последняя является для пришельцев вещественно реализованной “картиной Мира”, и на ее создание тратится заметная доля общественных энергоресурсов». В целом процесс освоения Севера порождался не «материальными» (в широком смысле слова) интересами или нуждами человека, а преимущественно духовными. На Север изначально шли не столько колонисты, сколько люди, руководствующиеся православной идеей поиска Града Небесного, Царства Божия на Земле. Материальные интересы играли тут второстепенную роль.

Южный вектор имел в русской культуре более прагматичную направленность.

«Море – наше поле», – берет на историософское вооружение поговорку архангельских поморов писатель XX в. Борис Шергин. «Не по земле ходим, но по глубине морской». Отчасти это напоминает «геософию» «южанина» Максимилиана Волошина. «Материк был для него стихией текущей и зыбкой – руслом великого океана, по которому из глубины Азии в Европу текли ледники и лавины человеческих рас и народов. Море было стихией устойчивой, с постоянной и ровной пульсацией приливов и отливов средиземноморской культуры.

“Дикое Поле” и “Маре Интернум” определяли историю Крыма.

Для Дикого Поля он был глухой заводью».

Но в отличие от «земного» Волошина для Шергина именно море – изначальная стихия русской души как таковой, ее «твердый фундамент», материк, а также «души… строитель». Причем не какое-то «внутреннее» и по-нутряному теплое Средиземное море, а распахнутое «великое море Студенец-окиан».

У Пушкина из места «вывернутой» полночно-полуденной (северо-южной) ссылки (крайний юг Южного полушария, вблизи которого находится пустынный остров Святой Елены – зеркальный аналог Овидиевого «севера») выводится обнадеживающая для полунощной страны весть.

Хвала!.. Он русскому народу

Высокий жребий указал

Еще далее продвинулся Пушкин в этом направлении в повести «Капитанская дочка». Пугачёв здесь при первом своем появлении как будто бы сгустился из снежной бури: «Я ничего не мог различить, кроме мутного кружения метели… Вдруг увидел я что-то черное… Ямщик стал всматриваться: “А бог знает, барин… Воз не воз, дерево не дерево, а кажется, что шевелится. Должно быть, или волк, или человек”». То же, кстати, и в «Бесах»: «Что там в поле, пень иль волк?»

Таким образом, пугачёвщина предстает полнощной изнанкой российской истории, готовой сокрушить не только искусственно-стройный город, но и искусственно-стройное государство, созданное той же самой историей. Петр в «Медном всаднике» воплощает в себе обе ипостаси России. Во вступлении к поэме он присутствует как исторический человек. В основных частях поэмы – как наводящий ужас истукан. Между прочим, не столько усмиряющий возмущенные волны, сколько провоцирующий и вдохновляющий их буйство своей простертой дланью.

«Основная идея заключается, стало быть, в том, что созидательная сторона истории отождествилась у Пушкина с темой полдня природы, тогда как разрушительная историческая стихия – с полнощной фазой российского природного круга. Обе исторических ипостаси оказались встроены в очертания циклического времени – основной источник гармоничной ясности пушкинского искусства. Иными словами, утверждающееся новое необратимое время осознано как сторона кругового и как бы вобрана в его очертания. В последующие десятилетия историческое время станет у русских художников единственным, о круговом времени уже никто и не вспомнит. Но вместе с ним уйдет и уникальная мера и ясность пушкинского художественного строя».

Издатель журнала «Телескоп», рискнувший начать публикацию «Философических писем» Чаадаева, Николай Надеждин, в статье «Европеизм и народность в отношении к русской словесности» (1836) полагал, что русский язык, «запечатленный клеймом Севера», вышедший «из благодатных недр задунайского Юга», «раздающийся… от хребтов Карпат до хребтов Саяна, от моря Белого до моря Черного», является главной объединяющей силой, повлиявшей на развитие литературной истории. «Удаление Московии во глубину Севера и разрыв прежних тесных связей с Югом», по мысли Надеждина, «застудили русскую речь в совершенно полночные формы», но язык укрепился, «изъявил права на самобытное существование», «мало-помалу завладел особым отделом письменности, где достиг наконец значительной степени выразительности и силы». По мнению Надеждина, Ломоносов, «сын холодного Севера, представитель русского бесстрастного здравомыслия», слепил из русского языка мозаику («Российская грамматика»).

Для Гоголя северо-южный инициальный проект в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», по замечанию И. Поплавской, воспроизводит в отдельных деталях структуру волшебной сказки, включая в себя четыре основных момента: уход героя из дома, поиск волшебного помощника, временную смерть, за которой следует воскресение, а затем возвращение на родину. В контексте ветхозаветной гностической традиции путешествие Вакулы из Диканьки в Петербург осмысляется в пространственном отношении как движение с Юга на Север, где Юг символически соотносится с Западом, а Север – с Востоком. При этом образ Диканьки выступает как своеобразный центр западного мира, который имеет тенденцию к неограниченному расширению как во внешнем, так и во внутреннем плане. Так, упоминание в повести сорочинского заседателя и шинкаря из Нежина, городов Миргорода и Полтавы формирует характерную центробежную пространственную модель повести. Напротив, подробное описание внутреннего убранства диканьской церкви, хат Чуба, Солохи и Пацюка обнажает центростремительные пространственные связи. Эти противоположные тенденции создают целостный и одновременно внутренне противоречивый мир, онтологическая сущность которого определяется через распадение слова и дела, намерения и поступка. Приказание же Оксаны достать ей сапоги, которые царица носит, воспринимается как словесный императив для героя, заставляющий его отправиться в Петербург, который так же, как и Диканька, оказывается целостным и в то же время внутренне поляризованным миром. С одной стороны, Петербург как русский аналог Иерусалима, как средоточие земной Премудрости органично совмещает в себе слово и поступок, становится своего рода символом исполненного слова. Вместе с тем проводником героя в Петербурге выступает черт. Возвращение же затем в Диканьку описывается как и реальное, и метафизическое воскресение. Так через пространственное движение главного героя с Юга на Север и обратно раскрывается своеобразие трактовки писателем гностического. Подчеркивается равнозначность и Диканьки, и Петербурга в плане обретения героем высшего знания. В параллельной христианско-мифологической традиции путешествие героя с Юга на Север соотносится с картинами Страшного суда и ада, находящихся соответственно в правом и левом притворах диканьской церкви. При этом правая сторона воспринимается в повести как аналог Севера и Востока, а левая – Юга и Запада. Пространственная симметрия, объединяющая в повести Север (Петербург) и Юг, Восток и Запад, проецируется на ключевые символы Священной истории.

Бегло отметим и другие примеры организации художественного пространства по указанной вертикали. Афанасий Фет в стихотворении «Снега» так выражает свои гео– и климатопоэтические предпочтения:

Я русский, я люблю молчанье дали мразной,

Под пологом снегов как смерть однообразной…

Однозначно был «вреден север» для Осипа Мандельштама. Петербург превращается у него в Петрополь – прозрачное и призрачное царство умирающей культуры, поглощаемое хаосом географически не локализованного моря. Море с положительными коннотациями – всегда южное. Его образ ассоциируется с мифологической античностью, легко переключаясь в иносказательный план – от «житейского моря» до «свободной стихии».

В статье «Слово и культура» Мандельштам описывает «Траву на петербургских улицах – первые побеги девственного леса, который покроет место современных городов». Любопытна перекличка этой эсхатологической картины гибели старой и зарождения новой одухотворенной природы с описанием разоренного , но вполне практического рая в заметке «Ползучий кустарник» (лето 1921 г.) Александра Грина. Здесь тоже описан феномен 20-х годов – нашествие травы на улицы Петербурга – «казалось, произойдет зарастание исторических городских перспектив лютиками, ромашкой и колокольчиками». Речь не идет о влиянии или заимствовании. Грин, погруженный в пространственный шум времени и знакомый с разными способами его интерпретации, вполне в духе времени отдает дань и бытовому натурализму, и романтизму, и символизму, дополняя эклектизм эпохи эклектизмом беллетристическим. Однако пространство во всех типах повествования Александра Грина, имея жизнеподобные очертания, подчиняется вполне традиционной оппозиции север – юг. В бытовых рассказах, как отмечено Н. А. Петровой, действие обычно происходит на севере, в фантастических – в южных приморских городах, в фантасмагорических – север и юг смыкаются в едином топосе (север смешался с югом в фантастической и знойной зиме; Юг, смеясь, кивнул Северу) .

1.1. Однородность пространства и иерофания Для религиозного человека пространство неоднородно: в нем много разрывов, разломов; одни части пространства качественно отличаются от других. «И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты